2023 N11-12(225-226) | ||
ИСТОРИЯ | ||
ЗАПРЕТАМ ВОПРЕКИ
![]() В больших и малых музеях Туркменистана встречаются очень редкие экспонаты, которые могут многое рассказать о том, каким был мир людей, живших сотни и даже тысячи лет назад. Время беспощадно, и от далекого прошлого повсюду – где-то больше, а где-то меньше – сохранились только мелкие осколки культур, сменявших друг друга на этой земле в разные эпохи. Но за каждым осколком, за каждой находкой археологов стоит история. Туркменский академик Вадим Массон однажды изрек, что про любой древний артефакт, даже самый неказистый на первый взгляд, можно написать целую статью, а то и книгу. Но для этого требуется немалая эрудиция и специальные знания, которые приобретаются усердным чтением и, конечно, практическим опытом. Углубляясь в ту или иную научную проблему, исследователь нередко делает открытия, которые меняют сложившуюся картину и заставляют по-новому взглянуть на привычные вещи. Тем не менее, в наших представлениях еще долго остаются привычные стереотипы, происходящие от незнания.
Например, многие уверены, что исламское искусство сугубо декоративно, состоит из одних орнаментов, затейливых арабесок и не приемлет изображения живых существ. Так ли это на самом деле? Достаточно пройтись по музейным залам, посвященным мусульманскому Средневековью, чтобы убедиться в обратном. Изображения людей и животных, в том числе фантастических, и после арабского завоевания христианского Востока, зороастрийского Ирана и языческой Центральной Азии наносились на фасады стен в интерьерах дворцов и богатых жилищ, на дорогую посуду – керамическую, бронзовую, медную, даже стеклянную, на музыкальные инструменты, курильницы, оружие, ткани, ковры и многое другое. Наконец, фигуративная живопись украшала многочисленные рукописные книги на арабском и персидском языках, но не всякие. Конечно, все эти изображения сильно отличаются от того, что делали раньше. Они лишены натурализма, свойственного античному искусству Запада и Востока, но вовсе не примитивны, как может показаться на первый взгляд. Тут дело вот в чем. В искусстве народов, принявших ислам, существует четкое разделение священного и мирского. Оно зародилось еще во времена пророка Мухаммеда и его наследников – первых халифов, которые унаследовали неприязнь к изображениям живых существ от иудейского запрета на идолопоклонство. Как пишет современная ливанская исследовательница Ассифа аль-Халаб, «мы не находим в Коране абсолютного запрета на изображения живых существ, и само понятие искусственно созданного образа трактуется по-разному. Категорически осуждается лишь поклонение идолам. Создание идолов приравнивается к попытке создания двойника Бога, что невозможно, так как противоречит монотеизму ислама. С другой стороны, изображение допустимо как предмет роскоши и воплощение красоты, предназначенной для любования». Многие исламоведы подчеркивают, что было бы ошибкой трактовать феномен изобразительности в исламском искусстве как вольное или невольное нарушение религиозного запрета. В хадисах – преданиях о словах и поступках Мухаммеда – он показан осуждающим изображения человека и животных. Знаменательно его высказывание о том, что на Страшном суде тех, кто был художником или скульптором, призовут к ответу: «Подобно Богу вы создавали фигуры, но не могли, подобно Ему, оживить их». Но в хадисах также отмечается, что при очищении Каабы от идолов Мухаммед приказал сохранить изображение Девы Марии с младенцем Иисусом на одной из колонн. Он также допускал использование изображений там, где они не могли быть объектами почтительного отношения – например, на расшитых подушках. И хотя впоследствии, даже спустя века, ортодоксальные мусульманские богословы объявляли греховными любые изображения где бы то ни было, поощряя их уничтожение, изобразительное искусство не исчезло вовсе. Оно лишь приобрело иную форму, более условную и даже абстрактную, подобно тому, как в начале ХХ века на смену реализму в европейской живописи пришли разные модернистские течения: фовизм, кубизм, футуризм и так далее. В XII–XIII веках расцвели именно те виды сюжетной живописи, которые даже в глазах богословов того времени считались допустимыми. Это книжная миниатюра, роспись на керамике, эмалевая роспись по стеклу. Но для кого все это создавалось? Ученые давно заметили, что отказ ислама от изобразительной пропаганды своих идей привел к сужению круга тех, кто мог видеть произведения живописи и скульптуры. Если в христианских или буддийских странах они были доступны всему населению через иконы, росписи в храмах или статуи, то в исламском мире – только элите. «Таким образом, – рассказывает российский арабист Михаил Пиотровский, – изображения оказываются связанными с бытом господствующего класса, с культурой пиров, гуляний и изнеженной роскоши». Яркий пример связи фигуративной живописи с богатством и знатью – книжные миниатюры. Они украшали роскошно оформленные рукописные книги в дорогих переплетах, ценились чрезвычайно высоко и были труднодоступны. Многие из них хорошо сохранились, есть они и в фонде Института языка, литературы и национальных рукописей имени Махтумкули Академии наук Туркменистана. В XV веке в туркменских государствах Гарагоюнлы и Акгоюнлы славилась придворная школа миниатюрной живописи со своим собственным стилем, отличимым от других школ Среднего Востока. Столетием позже возвысилась не менее знаменитая бухарская школа. К ней относится одна из миниатюр к поэме Низами «Сокровищница тайн». Она иллюстрирует притчу о встрече на дороге сельджукского султана Санджара со старухой, тяжко обиженной местным градоначальником. Не вняв ее жалобе, могущественный султан вскоре лишился власти. Лица на книжных миниатюрах, как, впрочем, и на керамике, всегда условны, лишены индивидуальных черт. В этой связи швейцарский философ Титус Буркхардт отмечал, что исламское изобразительное искусство всегда избегало натурализма, потому что анафема в отношении художников, стремящихся подражать труду Создателя, остается в силе. И вовсе не наивность или отсутствие умения побуждали мастеров рисунка и живописи игнорировать перспективу, создающую иллюзию трехмерного пространства, или не придавать значения светотеневой моделировке фигур людей и животных. Оставаясь в рамках доктрины ислама, они сознательно избегали правдоподобия, выполняя задачу сродни той, которую решали модернисты ХХ века. Книги иллюстрировались в основном для правителей и приближенных ко двору, но изображения людей и животных, то явные, то спрятанные за орнаментом, распространялись, постепенно проникая в декор тканей, кованой и гончарной утвари, становясь таким образом достоянием других слоев общества. Условные изображения животных, в основном птиц, встречаются и на туркменских коврах XVIII–XIX веков. Эти образы органично вплетены в ковровый орнамент, так же, как это делалось раньше, в сельджукскую эпоху. Мы видим это на примере монументальной эпиграфики XII века, фрагменты которой были обнаружены недавно в ходе раскопок близ мавзолея султана Санджара в Мерве. Это керамические плитки с рельефным текстом, покрытом голубой глазурью, а между буквами в низком рельефе показаны фигурки всадников. Еще более выразительны многочисленные звездчатые плитки с изображениями человеческих фигур, животных, особенно птиц и даже драконов. Они украшали стены самых разных построек, светских и духовных – таких, например, как мавзолеи суфийских шейхов. Даже на фасадах мечетей и медресе можно было встретить драконов, как на портале мечети в Анау близ Ашхабада, или тигров с джейранами на фоне человеколикого солнца, как на медресе Шердор в Самарканде. Из недавних раскопок раннеисламского замка Большая Кыз-кала в Мерве происходит относительно целая поливная чаша с росписью черной и медово-желтой красками. Техника исполнения и традиционный мотив украшения чаши в виде растительного орнамента позволяют уверенно датировать это изделие второй половиной IX или X веком. В круглом медальоне на дне чаши изображена женщина верхом на коне, причем оба персонажа нарисованы уверенной рукой в четкой линейной графике, передающей экспрессию обоих образов. Всадница в одной руке держит высоко поднятый круглый щит, в другой, по-видимому, меч – здесь утрата красочного слоя не позволяет увидеть эту часть росписи, но короткий клинок меча ясно выделен желтым цветом. Еще один, более поздний (XII – начало XIII века), но не менее редкий образец глазурованной керамики с похожим сюжетом – это девятилучевая облицовочная плитка, хранящаяся в музее Куняургенча и в 2016 году представленная на выставке сельджукского искусства в Метрополитен-музее Нью-Йорка. Кто же увековечен на этих плитках? Более тысячи лет назад самым распространенным среди огузов и кипчаков мифологическим образом женщины-воительницы была Томирис – царица массагетов. Еще Геродот писал, что массагеты – кочевники, и сражаются они пешими и на конях, причем их кони носят на груди латы, а вся их утварь и оружие изготовлены из меди и золота. В борьбе с ними погиб основатель Ахеменидской державы царь Кир, побежденный царицей Томирис. На кызкалинской чаше на груди коня широкая желтая полоса может изображать эти золотые или медные латы, меч также неслучайно показан желтым цветом. В полном согласии с утверждением Геродота грудь самой всадницы и щит в ее руке с окраской, намекающей на золото, заставляют предполагать, что здесь изображена Томирис. Возникает вопрос, каким образом персонаж доисламской истории древнего мира попал на дорогую посуду в эпоху господства Арабского халифата? Очевидно, древняя местная традиция изображения Томирис, а также мифических персонажей и богинь старых языческих культов, таких, как популярнейшая в народной среде Анахита, была настолько сильна, что в изделиях художников-керамистов и после принятия ислама еще несколько столетий продолжали появляться полные жизни образы издавна почитаемых героев. Гораздо более популярным сюжетом в ту эпоху была сцена терзания копытного животного хищником. Она воплощена в самых разных изделиях из металла и керамики и воспринималась как двойной символ – знак весеннего возрождения и царская эмблема, восходящая к глубокой древности. Как минимум в третьем тысячелетии до нашей эры месопотамские звездочеты заметили циклическую смену некоторых созвездий: весной, во время начала полевых работ, на небосклоне в зените стояло созвездие Льва с яркой звездой Регул (царской), а созвездие Плеяды, называвшееся звездой Быка, и созвездие Кассиопея, называвшееся звездой Оленя, исчезали за горизонтом. Это астральное явление стали изображать в искусстве как сцену победы льва или тигра над быком или оленем и трактовать композицию как символ весеннего возрождения природы. И вот спустя столетия эта и многие другие темы и персонажи языческой древности перекочевали в светское искусство мусульман. Они становились частью орнамента и подчинялись его канонам и ритмам. Орнамент включал в себя растения и животных, фигурки всадников, пирующих царедворцев и музыкантов. Сцены из жизни знати вливались в общую орнаментальную картину мира, созданного Богом. Благопожелательные надписи на фаянсовых тарелках, бронзовых кувшинах или серебряных чашах наносились вместе с рисунками как обереги. Иногда посуда приобретала скульптурный облик. Так появились кувшины для воды, курильницы в виде орла, кошки, фазана и многих других представителей фауны, включая целый бестиарий фантастических существ. Все это украшало обильную трапезу, придавало приятную живость дворцовому быту. Изобразительное искусство мусульманского общества, конечно же, уступает сугубо декоративному, беспредметному искусству, виртуозному переплетению геометрических фигур и монументальной эпиграфики. Превосходство арабской каллиграфии и орнаментального дизайна неоспоримо, именно эти формы составляют суть и славу искусства ислама. Они живы и сегодня, тогда как средневековая фигуративная живопись и скульптура не выдержали столкновения с западной цивилизацией и быстро пришли в упадок еще в XIX веке. Но они были, все эти созданные линиями, красками, резьбой, лепкой, литьем, оттиском или вышивкой художественные образы, без которых мировая культура потеряла бы такую прекрасную часть своего богатства. | ||